Нас была группа, какое-то количество, нацать человек. Мы двигались по той, не местной земле. Ландшафт менялся время от времени, причем самопроизвольно. Скорее всего, мое сновиденное внимание делало перемены столь разительными, иначе никак.
Тело было женского пола. И в той жизни я был не один. Его можно было назвать родственной душой, счастьем и одновременно горем, радостью и печалью, всем, что может быть. Но, на сколько мы бы ни были полными личностями, целым мы становились только в двоём, и это было прекрасно. Ну нам, как всегда, мешали обстоятельства, разный статус, возможности, обзанности (Куда же без сложностей, тому кто там за нами наблюдает будет не интересно!).

В этот раз я заметил, что мы перемещаемся по пустыне. В ней не было ни чего страшного, опасного, пугающего. Это была просто пустыня, с необъятным морем песка и кажущейся мертвостью всего окружающего. Я заметил, что впереди стоит одинокая статуя. На вид, она была сделана из основы в виде большого бревна, накрытого соломой, которая перевязана в нужных местах веревками, чтобы не распустилась и накрыта тканью, как одежой. Видно было, что конструкция не на столько прочна, как хотелось бы, и местные ветра давно должны разобрать её на части, но и складывалось ощущение, что стоит она очень долго и еще всех нас вместе взятых переживет. Конструкция имела форму обезьяны, сидевшея на поджатых ногах, подняв руки над головой. В виду сложившегося обычая, подойдя к ней мы начали молиться. Делалось это, как мне казалось, только для того, чтобы уважить чьего-то бога, оставленного своим народом. Тут сновиденная внимательность дает сбой, и следуйщий кадр: мы сидим в троем вокруг женщины, даже перед ней, не образуя даже полукруга. Она смотрела на нас, а мы молились ей. Та статуя и женщина - одно существо. Почему я так решил - не знаю, статуя - животное, женщина - человек, но факт оставался фактом, мы поклонялись живой статуе. Сидели пождав правую ногу под себя, а левую выпрямив. Так и сидели. Я по середине, инструктора по бокам. Это похоже на ритуал посвящения, она должна была принять меня. Я ждал.(Имеется ввиду ждала, тело то там женское) Инструктора гвоорили ей:
- Вся моя сила - сила земли, спасибо. - И наклонялись целовать землю.
Сначала говорил инструктор справа от меня, и мы по очериди наклонялись и целовали землю, потом инструктор слева от меня я, и те же движения. Делая этот ритуал мы вошли во вкус, и выполняли все с полной самоотдачей. Она смотрела на нас и улыбалась. И улыбалась так, что ради этой улыбки можно было пройти тысячу миль и тысячу жизней. Что и гвоорить, я был счастлив. А уж когда и я начал (а) делать все правильно, и при каждом поцелуе земли, кожей чувствовал как женщина улыбается, я просто светился. Я даже причмокивал целуя землю. Вот тогда я понял, "счастье есть!", понял и поперся с этого знания.
Мы остановились. Она посмотрела на инструктора справа от меня и сказала, что ему надо прочиститься. Она поазала кожу на своей руке и сказала, что у него загрязняны "нади", энергетические каналы. Не гоже быть инструктором и таким не чистым. Спросила как мы (люди) эти штучки называем, я помог ей подсказав - "Поры". Сказала, чтобы он ими дышал.
Вспышка!
Я открываю глаза и понимаю, дневной свет куда-то делся, песок сменился снегом, и... тело человека стало телом тигра, тигренка, если быть точным, хотя меня это не сильно удивило, так и должно быть. Я очнулся в пещере, рядом с матерью - той женщиной, которой мы молились, теперь внутренне я её так называл. Прыгнул на нее, чтобы поиграть и меня опять накрыла беззаботная любовь к ней. Я покатался, побегал вокруг, она намекнула, чтобы я не шумел, кивком головы указав на большущего тигра, лежащего возле стены. Это была её половинка, её часть целого, и по правилам его следовало бояться. Ну я был не против правил, даже за, поэтому я весело выбежал из пещеры, чтобы поделиться счастьем со своими друзьями. Снаружи царил снежный хаос. Но я знал, что под снежным покровом играют тигрята, я нашел одно и спросил:
- Он с нами? (Я имел ввиду свою половинку)
- Нет, его не взяли, он ушел. - Тигренок указал кивком головы на снежную тьму, где дальше собственного носа видно не было.
Я рванул(а) туда, сквозь снег и ветер, и мне было плевать на то, что я должен(а) быть со своей семьей, и мои телодвижения противоречили воли матери. Бежал(а) долго, остановившись на обрыве. Дальше лес и граница, за которую мне заходить нельзя. Горе наполняло сердце, а слезы глаза. Отпускать его не хотелось. Пронзило знание, что опять он ушел, уже в который раз, уже какую, по счету, жизнь мы расстаемся.

Можно ли все исправить?
Я очень надеюсь на это.